НЕПРИКАСАЕМАЯ

   Из жизни фотохудожника Владимира Теселкина

   Я люблю некрасивых женщин. Нет, не так… Скажу точнее: я люблю работать с некрасивыми женщинами. Мне нравится делать из них красавиц. Это высший пилотаж портретного искусства. И дело здесь не в каких-либо ухищрениях фотопозитивного процесса, а в том, что любая женщина, даже самая некрасивая, в какой-то трудноуловимый момент может стать на секунду-другую – красивой. Под настроение. Под случайную игру светотени. По прихоти случайного ракурса. По огромному старанию мастера. Надо только поймать этот момент на пленку. Это как «зеленый луч» в океане. Редко кому удается увидеть эту предзакатную вспышку солнца в водяной толще. Но если увидишь – будет тебе счастье. Но ведь и фотография – это искусство счастливого мгновения.
   Когда я начал работать в жанре ню, пытаясь передать на фотобумаге красоту женского тела – а женщина, как известно, главный предмет любого изобразительного искусства – графики, живописи, скульптуры – друзья решили надо мной подшутить.
   - Мы пришлем тебе такую модель – ахнешь! Настоящая секс-бомба! Главное, запасись хорошим штативом, а то камера в руках задрожит.
   Заинтриговали! Жду назначенного звонка в дверь с нетерпением. Навел идеальный порядок в студии. Звонок! Бросаюсь к двери и застываю… Не знаю, смеяться или плакать: передо мной стоит коротконогая кургузая, почти шарообразная девица в полной уверенности, что она звезда экрана. Собственно, эта уверенность в себе и заставила меня взяться за работу. Я решил проучить шутников. Что я сделал? Снял ее лицо в три четверти – так она еще была более-менее ничего. Правда, пришлось надеть на нее парик. Потом крупным планом грудь. Чтобы вышло как надо, моей модели пришлось поддержать грудь снизу. Наконец, тем же крупным планом – обнаженное колено. Потом собрал все эти прелести в одном кадре. Затемнил все и в трех вспышках света – ее лицо, навершие груди и круглое, как яблоко колено. Разнес эти детали в пропорциях тела нормальной фотомодели. Когда я показал это друзьям, они не поверили глазам. А когда поверили, признали полное поражение своей шутки. Кстати, снимок потом получил на одном из конкурсов призовое место.
   Красивую женщину, как ни сними, она все равно будет смотреться. Плохо ли, хорошо снято, но взгляд она задержит. Хотя по большому счету, красивую женщину нужно снять так, чтобы ее портрет вызывал повышенное сердцебиение.

   Далеко не все модели красавицы… А я мечтал найти такое лицо, чтобы оно воплощало всех женщин мира – от Нифертити до Галатеи, от блоковской Прекрасной Дамы до «Незнакомки» Крамского…
   Однажды в Мариинском театре увидел пару… Нет, не пару, а Ее – в сопровождении спутника. Не лицо, а лик; не фигура – а изваяние, не волосы, а власы, не платье, а одеяние. Я даже название для будущего шедевра сходу придумал: Невская Мадонна.
Глаз не могу отвести. Даже в дрожь бросило. Обожгло, как на ядерном полигоне на Новой Земле. И даже радиацию почувствовал – излучение красоты.
   Подошел к ее спутнику, извинился, представился, предложил им съемку в студии и вручил визитку. Не скажу, чтобы их обрадовало мое предложение. Скорее озадачило. Не сказав ничего определенного, ее спутник (Жених? Муж? Бойфренд?) визитку тем не менее взял.
Весь оставшийся вечер на ум то и дело приходила пушкинская строчка «… как мимолетное виденье, как гений чистой красоты». Право, Невская Мадонна стоила этих прекрасных слов.
   Спектакль окончился. Я долго следовал за облюбованной парой, стараясь поверить в земную реальность этой женщины. Затерявшись в гардеробной толпе, я смотрел, как она меняет туфли на сапоги, как поправляет волосы под шапкой…Я упивался божественными линиями ее тела – их не скрывали ни ткань ее платья, ни кожа ее высоких сапожек.
   Потом она исчезла, пропала, растворилась в многомиллионном городе. Правда, была слабая надежда, что моя визитка не затеряется в кармане ее спутника. Однако, затерялась… Я почти забыл об этой встрече.
   Проходит полгода. И вдруг на моей выставке в Манеже, я снова вижу эту пару. Она! И снова – почти физически ощущаю облучение ее красоты. Подхожу, напоминаю о давнем знакомстве и еще раз приглашаю их студию. Согласились!
   Приехали на следующий день. Он выставил условие: съемка только в его присутствии, и все пленки я отдаю ему в руки. Никаких дублей, никаких выставок! Убийственное условие… Но у меня не было выбора и я согласился.
   Она раздевалась в буфетной комнате. Двери там не было и зеркало, висевшее там, по законам оптики, а может быть по тайному сговору всех зеркал на свете, передавало все ее движения другому зеркалу, стоявшему в углу студии в высокой деревянной раме.
Ее муж сидел против подиума, застланного белым парашютным шелком, и нервно курил. Судя по всему, он был страшно ревнив. И то, что его жена вот-вот предстанет нагой перед чужим мужчиной, его просто убивало. Но он хотел запечатлеть ее красоту на долгие годы. Запечатлеть для себя и только для себя. Ну, что ж, это было его право…
   Она вышла, принакрывшись легкой тюлевой накидкой. Первая мысль: Боттичелли, «Рождение Венеры из морской пены».
Снимаю, снимаю, снимаю, стараясь не думать о том, что я никогда не увижу результатов своего труда. Но один раз, по ошибке, счастливой ошибке!, я взял вместо пленочного «Никона» цифровой «Никон» - обе камеры очень похожи – и сделал несколько кадров, прежде, чем заметил ошибку. Я-то заметил. А мой цербер нет.
   - Все! – Прервал он съемку. – Нам пора!
   Я отдал ему две отснятые фотопленки. Он сказал, что проявит и отпечатает их сам. Они быстро собрались и уехали. На сей раз навсегда.
   Правда, три кадра в цифровом «Никоне» все же остались. Это был единственный ее след в моей жизни, единственное доказательство того, что мне не примерещилась эта немыслимая женщина.
Фотография – это все-таки магия. И я верил, что светоэлектрический след на цифровой карте, оставленный ею, можно оживить так же, как скульптор Пигмалион оживил изваяние своей возлюбленной. У меня не было никаких надежд встретить ее случайно в третий раз. Но странное дело, я все равно верил, что она снова появится в моей студии.
   И она появилась! Я даже не удивился, когда перед самым Новым Годом увидел ее на пороге моей студии. Она приехала одна в запорошенной снегом шубке. Я помог раздеться и тут же узнал цель ее визита. Муж проявил пленки и сам отпечатал целую пачку фотографий. Там были прекрасные снимки. Но все они безнадежно исчезли в его сейфе.
   - Я пришла к вам, чтобы попросить повторить съемку.
   - На тех же условиях?
   - Нет… Мне нужно всего несколько снимков.
   - А что скажет муж?
  - Он уехал в Москву до завтра.
   Я включил софиты и вял в руки камеру… Работаем. Снимаем. Творим. Фотомуза, как и любая другая, не терпит  пригляда, диктата и прочего насилия. Дело пошло. Мы меняли ракурсы, свет, позы, антураж, фон. Я снимал ее под ветром вентилятора и под струями воды в душе… В прямых солнечных лучах и в рассеянном свете. Почти с каждым щелчком затвора я чувствовал – кадр удачный, а этот просто замечательный, а этот – готовая выставочная работа. Снимать ее было упоительно! Я чувствовал, что такое бывает раз в жизни…
Потом я проявлял пленки. Быстро просушил и стал печатать.
   Было очень жарко – батареи пылали. Моя прекрасная гостья не спешила одеваться. Она прошла со мной в лабораторию и с чисто женским нетерпением стала смотреть, что получается.
   Темнота, едва развеянная красным светом фотофонаря, была пронизанная ее присутствием. Рядом со мной стоит самая красивая женщина Северной Пальмиры. Она обнажена. Ее прекрасная грудь отражалась в водном зеркале кюветы с проявителем. И там, со дна пластиковой ванночки, сквозь легкую рябь от моего пинцета, медленно проявляется, проступает на фотосеребре ее прекрасная копия.
Галатея! Она соткалась из своих черных волос, блеска глаз и губ.Она возникла из отраженного света, темноты и красных лучей во всей реальности женской плоти – горячей, грешной, влекущей и …неприкасаемой. Я чувствовал ее дыхание на моей щеке, она наклонялась над ванночкой и ее волосы щекотали мою шею. Запах ее тонких духов дразнил мои ноздри…
   Что должен делать мужчина, стоящий почти в полной темноте рядом с обнаженной красивой женщиной? Держать в руках пинцет и полоскать лист фотобумаги в ванночке с водой?
   Да, чтобы положить его потом в фиксаж, а потом переложить его на промывку…
   Она стояла рядом, она нечаянно прикасалась ко мне, но была неприкасаемой для меня. Табу!
   Моя лаборатория не келья алхимика. Я не добывал золото из «философского камня», я превращал живую и эфемерную женскую красоту в вечное серебро портретов.
   Я не имел права быть с ней мужчиной даже в такой немыслимой обстановке. Иначе бы она никогда не разделась передо мной да и вообще не приехала бы ко мне снова.
   Иначе бы не было волшебства ее явления,  а была бы пошлая житейская ситуация: муж уехал в командировку, а жена разделась перед другим…
   Что заставило ее приехать ко мне? Власть зеркала… Если женщина заглянула в зеркало и не увидела себя (а фотопортрет – это застывшее зеркало), она из одного любопытства узреть себя, пойдет на любое сумасбродство.

   Потом, пока вращался барабан глянцевателя и сохли отпечатки, мы пили наспех заваренный кофе. Она была одета и готова к очередному исчезновению, на сей раз безвозвратному. Пачку снимков она уложила в сумочку. Но моя Галатея не была жестокосердной. Она милостиво подарила один портрет, тот, где ее лицо скрывала густая завеса волос, но все остальные тайны ее тела были открыты, восхищая, чаруя, волнуя, радуя, искушая любого даже самого сухого и строгого зрителя. Впрочем, не зрителя даже, а созерцателя, ибо всякий, кто видел эту сокровенную красоту, становился именно созерцателем, соприкасаясь взглядом с ней, соучаствуя в в неком волнующем и прекрасном таинстве.
   Она разрешила послать этот снимок – он ей понравился – на конкурс и выставлять его на вернисаж. И даже подтвердила свое разрешение росписью на обратной стороне.
   Она провела в моей мастерской полтора часа. Я часто вспоминаю те девяносто минут наивысшей творческой пробы. 540 мгновений, из которых лишь одно стало шедевром.
   То был дар Музы за преданность ей.

   Автор: Николай Черкашин
   Член Союза писателей России